Александр Владимирович - один из представителей православного диссидентства советского времени. В 1970-е годы за участие в религиозном семинаре Александра Огородникова он был исключен из института. Впоследствии он посвятил себя религиозной журналистике. В канун нового 2016 года он был назначен Святейшим Патриархом Кириллом исполняющим обязанности первого заместителя председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ. В его обязанности входят вопросы взаимодействия с органами государственной власти и с неправительственными организациями.

27 января 2016 года редакционный коллектив нашего сайта принимал участие в презентации и обсуждении нового сборника статей, подготовленного Александром Щипковым. Сборник носит название "Плаха", он посвящен проблемам культурной идентичности России. В ближайшее время мы опубликуем некоторые материалы, относящиеся к этой дискуссии.

- Александр Владимирович, может ли сегодня быть востребован опыт православного диссидентства советского времени? Возможно ли формирование партий на православно-религиозной основе, как христианско-демократических, так и христианско-консервативных?

- Советское православное диссидентство, могу сказать по своему подпольному опыту, - это комплексное явление. У меня, к сожалению, не достает времени сесть и описать тот интереснейший и сложнейший механизм невидимого взаимодействия старцев из двух-трех сохранившихся монастырей, православных самиздатчиков, действующих епископов, подбрасывавших самиздатчикам денег на их труды, ректоров семинарий, рисковавших принимать на учебу "неблагонадежных", тайных священников, служивших по квартирам в центре Москвы, дипломатов, привозящих из-за границы запрещенную русскую религиозную литературу для этих тайных священников, монахов, скрывавшихся в землянках на Новом Афоне, "меневцев", "дудковцев", "шпиллеровцев"…

Нужно понимать, что так называемое православное диссидентство не было отдельным миром, оно представляло собой одну из частей большого механизма существования и выживания единой Церкви в то непростое время.

Формирование религиозно-политических партий в России не имеет перспективы. Я в течение нескольких лет изучал этот вопрос и еще в 1990-е годы прямо говорил об этом в своей книге "Христианская демократия в России" и приводил аргументы.

Другое дело, что политикам никто не имеет права запрещать публично выражать их религиозные взгляды и апеллировать к религиозным ценностям в своих выступлениях. Это делается во всем мире и не считается покушением на светские основы государства. Это же свобода слова. И у нас это возможно, а в условиях мировых потрясений, в которые мы вступили - думаю, даже неизбежно.

- Можно ли как-то преодолеть разрыв между современным городским обществом и церковью? Когда-то русская интеллигенция пыталась преодолеть этот разрыв, в результате чего возникла русская религиозная философия. Может ли возникнуть что-то подобное сегодня?

- Львиная доля проблем между людьми, как сказал кто-то из философов XX века, если не ошибаюсь, это был Людвиг Витгенштейн, происходит от неточных формулировок. К сожалению, выражение "разрыв между Церковью и обществом" успело устояться, но мы должны подумать, как заменить его более удачным, поскольку оно не отражает истинного положения дел. Церковь - это тоже часть общества, их нельзя противопоставлять. Церковь - это совокупность верующих людей, это не какие-то маргиналы или "неграждане". А есть еще люди с православными убеждениями, но участвующие в церковных таинствах и обрядах всего два раза в жизни: при крещении и отпевании. А есть приверженцы нехристианских религий. Есть обычные неверующие люди. Есть воинствующие атеисты, богоборцы. Есть люди, которым вообще безразличны религиозные вопросы. И все это части нашего общества.

Отсюда вопрос: так между кем и кем разрыв? Не вижу причин объединять эти группы в "городское общество", а Церковь им всем противопоставлять. Это непродуктивно, поскольку Церковь универсальна, хотя и выполняет особые функции.

Можно, например, объединить людей по этническому или культурному признаку, или по роду занятий. А затем взять и целенаправленно вынести кого-то за скобки, ну, например: "писатели против общества", "русские против общества", "врачи против общества". Но чего мы этим добьемся? Мы лишь посеем зерно конфликта. Правило, которое нужно соблюдать: никакая часть общества не может говорить от имени всего общества. Только на этой основе возможны консенсус и взаимодействие. Проблемы неизбежны в любом обществе. Но наша задача в том, чтобы их решать, а не провоцировать.

Что касается дореволюционной русской интеллигенции и ее отношений с Церковью, то это очень обширная тема. Интеллигенция была неоднородна. Некоторая часть принадлежала к христианской традиции, вспомните классический образ доктора Живаго. Другая оспаривала у Церкви мировоззренческое влияние. Третья была склонна к поиску точек соприкосновения и созданию общего интеллектуального пространства. Именно поэтому нам давно пора уйти от этой упрощенной и ошибочной схемы: с одной стороны вся интеллигенция, с другой Церковь.

Опыт диалога в начале ХХ века интересен. С одной стороны, он порождал такие яркие явления, как философия Владимира Эрна или о. Сергия Булгакова. С другой, если вспомним о Петербургских религиозных собраниях - это, в основном, какие-то блуждания и декадентские эксперименты.

Но еще надо понимать, что когда мы произносим слово "интеллигенция", это в немалой степени условность. Сохранилась ли сегодня интеллигенция не в лице множества интеллигентов-одиночек, но как целостный социальный слой? Ведь в 90-е произошло социальное расслоение интеллигенции, у нее исчезли общие интересы, возобладал принцип "своя рубаха ближе к телу". Что это, как не историческое поражение? Несколько лет назад я написал статью "Смерть интеллигенции", которая была исполнена искреннего сочувствия и сожаления о том, что интеллигенция потерпела поражение. И вот сегодня при еще живых представителях интеллигенции их вытеснил совсем другой слой - который занимается в основном производством моделей потребления для остального общества. Тем не менее интеллигенты еще есть. А вот интеллигенции как целого - уже нет.

Юрий Лотман когда-то говорил: "интеллигентный человек - это тот, которому стыдно". Но стыдно не за других (это не стыд, а обличение), а стыдно за себя. В русском обществе вслед за целомудрием, кротостью, мужеством и другими фундаментальными категориями исчезает культура стыда. Боюсь, никаким "креативом" она не восстанавливается. А вот евангельскими ценностями, христианскими принципами - пожалуй, да. Причем я имею в виду не только верующих, а всех тех, чьи моральные принципы совпадают с Христовыми заповедями любви. Они могут даже не подозревать об этом.

Поэтому я бы сказал, что наша точка схода, наше общее дело со светскими интеллектуалами в том, чтобы возродить культуру стыда в обществе. Нужно увеличивать число таких людей, которые, даже оставаясь неверующими, были бы христианами по своим моральным принципам, разделяли бы христианскую этику. Этику взаимопомощи, братства, жертвенности. Это самое важное. И мне кажется, что поскольку мир в целом и нашу страну ждут серьезные испытания в ближайшие годы и десятилетия, наличие таких людей может оказаться спасением для нас. Спасением от одичания, от нового варварства. Это позволит нам пробудить к жизни самые глубинные корни нашей русской идентичности.

- Наука и религия, религия и современное искусство, религия и массовое общество - обречены ли они на дальнейшее расхождение?

- Борьба религии и науки - это проблема модерна. В таком виде эта проблема в мире давно преодолена. Ученые и духовенство прекрасно сотрудничают. Первые создают наиболее эргономичную и экологичную среду для жизни, а другие говорят о том же самом, но с точки зрения аскетики и нравственности. В преодолении угроз и вызовов человечеству они едины. Сейчас, в эпоху постсекулярности, стало понятно, что научно-рациональная доминанта из массового сознания уходит. Ведь рациональность тоже была формой мифологии - мифологии модерна. Сейчас массовое сознание становится все более эклектичным. И мы не можем точно сказать, насколько оно религиозно или квазирелигиозно, или атеистично. Оно неоднородно, гибридно. Само понятие "секулярность" уже переосмысливается с этой точки зрения. Если почитать Хабермаса, Милбанка или современных русских исследователей постсекулярности, таких как Кырлежев и Узланер, вся эта проблематика будет понятна.

Есть другая проблема - это дехристианизация и дегуманизация современного общества. Общество атомизируется, становится все более клановым. А религия должна объединять.

Массовое общество и религия - это понятия в каком-то смысле автономные по отношению друг к другу. Здесь нет разрыва, здесь есть просто разные полюса единого социального пространства, разделение обязанностей, если хотите. Массовое общество рвется к новациям и экспериментам, религия хранит нравственность, предостерегая общество от возможных ошибок и опасностей. Это нормально.

Что касается актуального искусства - это смотря что понимать под искусством. Если это искусство, у него есть свое пространство. Если же это политическое действие, перенесенное на сцену - тогда возникает проблема опознавания высказывания. Кто в данный момент говорит: политик или художник? Нельзя сидеть на двух стульях одновременно. Политика должна идти отдельно, искусство отдельно, а если их смешивать, мы получим новую редакцию ленинской статьи "Партийная организация и партийная литература".

Провокация от имени искусства недопустима. Искусство не может "крышевать" провокацию и выполнять роль индульгенции. Это вопрос уровня взаимоуважения в обществе. Для взаимоуважения должны быть общие ценности. А если художник занимается постоянными провокациями, это значит, что найти прямую дорогу к сердцу публики он не способен. Вместо этого он непрошено врывается в чужое жилище, вышибая двери. Это просто его бессилие как художника.

Ценностный вакуум нужно заполнять, иначе будет беда. Мы видим, что межнациональные и межконфессиональные конфликты на Западе только нарастают. Что это значит? Это значит, что технократичный подход к обществу с позиции голой "оптимизации" себя не оправдал, формальные нормы толерантности тоже не сработали. Общество под ударом. Мало просто избегать "языка вражды", надо уметь любить. Хотим мы или нет, в ближайшее время придется вспомнить о вечных моральных ценностях. И здесь традиционные религии могут прийти на помощь светскому государству.

- Постмодернизм сегодня представляет собой не только философию, но и всеобъемлющий способ восприятия мира, доминирующий язык для его описания. Как преодолеть этот всеобъемлющий язык постмодерна?

- Эпоха постмодерна вошла в завершающую стадию и вместо "малых нарраций", о которых говорили пионеры постмодернизма, мы вступаем в эпоху "малых культов". В том числе в ситуацию квазирелигиозности. Ведь сознание людей в информационном обществе становится все более мифологичным, мышление - знаковым и управляемым. А это означает возвращение сакрального в новом качестве. Это переосмысление сакрального уже видно невооруженным глазом. Это темная и опасная изнанка постсекулярности. Иногда это очень страшно выглядит.

Что может служить противовесом, альтернативой? Только традиция, хотя и переосмысленная, конечно. Традиция в союзе с наукой, с научно-критической школой мысли. Будет ли новый традиционализм просвещенным или пещерно-мракобесным - зависит от нас. Необходимо взять лучшее от традиционализма и от модерна. И в этой ситуации, задача Церкви, о чем постоянно говорит Святейший Патриарх Кирилл, - усиленно проповедовать ценности нашей традиции - апостольского христианства.

"Русская idea"

--

Синодальный отдел по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ

Русской Православной Церкви