В течение года "Воронежский курьер" проводит серию круглых столов, посвященных различным общественно-значимым темам: истории страны, реализуемым Правительством реформам и т.д.

Сегодня в пресс-центре редакции газеты "Воронежский курьер" собрались представители научных, политических кругов, общественные деятели: директор Зональной библиотеки ВГУ, доктор исторических наук Аркадий Минаков; начальник отдела социально-политических исследований и проектов управления экспертной и контрольной работы Правительства области, доктор социологических наук Александр Холод; политолог, доктор истории Массачусетского университета Александр Кривоносов; юрист, правозащитник Андрей Рашевский; кандидат философских наук Игорь Гаспаров; главный редактор газеты Константин Чаплин. Почетным гостем собрания стал митрополит Воронежский и Борисоглебский Сергий.

Темой обсуждения стала роль Православия в исторических путях прошлого и будущего нашей Родины. Как помогала вера формироваться личности в период государственного атеизма? Какого рода деятельность ожидает от Церкви современное общество? С какими сложностями сталкивается Русская Православная Церковь в современных условиях? На эти и многие другие вопросы участники встречи искали ответы в ходе оживленной дискуссии, продлившейся около двух часов. Владыка Сергий открыто и обстоятельно отвечал на поставленные вопросы.

Как отметили участники круглого стола, цель мероприятия – прийти к осознанию роли Православия в истории Отечества, понять место Церкви в общественных отношениях – была достигнута.

Приводим стенограмму Круглого стола, опубликованную в специальном выпуске газеты "Воронежский курьер".

"Прочный фундамент России"

"В редакции прошел круглый стол с участием митрополита Воронежского и Борисоглебского СЕРГИЯ, начальника отдела управления внутренней политики областного правительства, социолога Александра ХОЛОДА, директора зональной библиотеки ВГУ, историка Аркадия МИНАКОВА, политолога Александра КРИВОНОСОВА, правозащитника Андрея РАШЕВСКОГО и главного редактора "Воронежского курьера" Константина ЧАПЛИНА. Мы обсудили роль Православия в современном мире.

Стоит ли упрекать Церковь?

КРИВОНОСОВ: Хотелось бы обозначить темы для разговора. Первая – социальная функция Православия. Мы видим, что государство, по ряду причин, уходит из социальной сферы, и Церковь является одним из институтов, который, складывается такое впечатление, начинает выполнять социальные функции. Хотя раньше Церковь всегда выполняла в обществе только духовную функцию – функцию спасения душ, спасения человека. Также хочется поговорить о миссионерской деятельности, о молодежной политике, поскольку сейчас с самых разных сторон идет борьба за молодое поколение. Хочется обсудить безобразную хулиганскую выходку Pussi Riot в храме Христа Спасителя, затронуть вопросы церковного образования.

Есть такая формула "Самодержавие - Православие – Народность". Она всем хорошо знакома со школы, набила оскомину, но мы не задумываемся над тем, что она означает. В 1832 году граф Уваров выступил с ней в докладе о ситуации с народным образованием Николаю I, и самодержавие, Православие, народность представлялись ему некими столпами, стенами российской государственности. Нам известно, что произошло с самодержавием в 1917 году, и в какой-то степени можно говорить о нынешней вертикали власти как попытке его заменить. Мы знаем, что стало с народностью, - в 1917 году возникла новая историческая общность, советский народ. В итоге, из триады Уварова осталось только Православие - оно никуда не ушло и выжило. Так что же такое Православие сегодня? Следует, наверное, упомянуть принципиальный документ "Основы социальной концепции РПЦ", который определяет роль Церкви в жизни общества. Мы живем в многонациональной, многоконфессиональной стране, но Православие является системообразующей силой.

МИТРОПОЛИТ СЕРГИЙ: Православие сегодня ничем не отличается от Православия, которое было вчера и позавчера и которое будет завтра, потому что Церковь - вневременная и надгосударственная структура. Не в том, конечно, смысле, что она в чем-то подавляет государство, она вне рамок государства - для христианства в целом и для Православия в частности не важно, где мы живем, в каком историческом контексте и в каких геополитических рамках, а важно то, что мы являемся носителями веры в Иисуса Христа и идей Евангелия.

Когда Уваров вывел знаменитую триаду и упомянул Православие среди сил, которые являются основой государства, он был абсолютно прав, потому что Православие, в какой бы стране оно не было, всегда считает своим долгом поддерживать свой народ и тот государственный строй, который есть на данный момент, существующую власть. Так что Православие всегда было и является опорой государственности и патриотизма, соответствующего воспитания народа. Но Уварову было проще рассуждать, потому что в его время делами Православной Церкви ведал госдепартамент, император был практически главой Церкви. Ни одна инициатива в церковной жизни не могла получить реализации без утверждения императора, который контролировал самые различные ее области. Император самолично утверждал избрание епископов - каким бы прекрасным ни был священнослужитель, но без одобрения царя встать во главе епархии он не мог. Император Николай II счел возможным совершить канонизацию преподобного Серафима Саровского вопреки воле Святейшего Синода, хотя архиереи – члены Синода – предлагали еще поработать над материалами, говорили, что прошло недостаточно времени. Но император самолично распорядился совершить деяние о канонизации Серафима Саровского – и никто не мог ему прекословить. Вот пример, как в тех условиях Православие взаимодействовало с госструктурой.

На протяжении всей истории России мы видим замечательные образцы патриотизма: во время военных действий Церковь всегда поддерживала солдат на поле боя, помогала морально поддержать воинов. Но, вместе с тем, государственная машина в те времена направляла церковную жизнь в то или иное русло. Синодальный период в Отечественной истории мало изучен, и на него нужно обратить пристальное внимание. Почему-то принято считать, что в то время все было хорошо, свято и замечательно. Но обратите внимание - реакция Святейшего Синода на отречение императора была молчаливая: никто особенно слез не лил, все признали Временное правительство, потому что считали, что освобождаются от государственного давления.

Императорская власть ушла в прошлое, на смену ей пришел новый строй, с новыми идеями и новой религией. Церковь стала открыто преследоваться и находилась на пороге уничтожения. Но вера в народе сохранилась, пронесена в сердцах наших отцов и матерей сквозь десятилетия казней, лагерей и ссылок. В этом случае народность сыграла свою роль. Почему после практически полного уничтожения храмов и священнослужителей в годы предвоенных пятилеток, произошло быстрое и полноценное возрождение церковной жизни в годы Великой Отечественной войны и после ее окончания? Такой быстрый подъем не может носить искусственного характера. Очевидно, что вера, внешне гонимая, хранилась в глубинах народной души и атеистическая работа не смогла ее уничтожить. Да, некоторые от страха отреклись, но большинство – остались верными Православию.

В советский период, когда сознание общества формировалось государственной атеистической пропагандой, невозможно было без нареканий пройти по улице в рясе. На улице показывали пальцем, бывало, плевали в тебя. Сочувствующие вынуждены были молчать. Даже если священник появлялся в светской одежде, наблюдалась отрицательная реакция – ведь, как гласит русская пословица, "попа и в рогожке видно". Затем, в кажущемся совершенно атеистическим обществе, произошел прорыв. Первый общественный интерес к Церкви проявился, на моей памяти, в год празднования 1000-летия Крещения Руси. Очень много было гостей, работали все московские гостиницы, обеспечивая праздник. Естественно, в суете мы и не следили, в какой одежде выскакивали на улицу, было не до того. А на улице подходили простые люди, хотели поговорить, подзывали священника, были рады пообщаться. Сейчас многие говорят, что государство является секулярным, что Церковь мало влияет на развитие общества, да и проявление отношений к Церкви стало принимать иные формы. Нельзя сказать, что повысилась культура взаимоотношений – сейчас, я бы сказал, она даже упала, но теперь священник стал восприниматься как полноценный член общества, а не как изгой или отщепенец.

Роль Церкви сегодня по-прежнему заключается в том, чтобы, подобно столпу, держать на себе идею государственности. Часто Церковь критикуют за то, что она как-то не так жила в советское время. Но ведь по-другому жизнь невозможно было строить! Мы – не политическая организация и не можем диктовать, какую политику государству вести, какую позицию в отношении чего-либо занимать. Наша задача – свидетельствовать о Христе в обществе, а не диктовать людям, как им жить. Вот здесь-то и есть причина непонимания.

Да, свидетельство о Христе – воспитательный процесс, и христианство не является со времен революции идеологией государства. Но, все же, у нас многое терпелось – власти не применяли радикальные методы, как, скажем, в Албании или Кампучии. Ведь там тотально уничтожалось все, что связано с религией. Но как только религиозный терроризм кончился – снова появились и Православие, и мусульманство… В сердце народа вера не остывает; только ослабевает давление – люди снова начинают исповедовать ту или иную религию.

В СССР с конца 70-х годов священнослужители активно ездили в зарубежные командировки в рамках миротворческих проектов. Мне там часто задавали вопрос: как у нас осуществляется свобода Церкви? Все считали, что Церковь в СССР несвободна. Ответ мой любой аудитории всегда был таков: "Церковь свободна в рамках советского законодательства; а хорош закон или плох, я обсуждать с вами не буду". Закон удобен тем, что его постулаты открыты для всякого. Подзаконные акты по вопросам свободы совести в советском государстве тоже, в большинстве своем, также были известны – мы ведь не являлись подпольной организацией. Вы можете все это исследовать и при этом понимать, что практика применения закона может быть различной. РПЦ была и остается легальной структурой, хотя органы госбезопасности, конечно, постоянно следили за всеми процессами, и все их доклады изучались в соответствующих отделах ЦК КПСС. В 90-е годы мне довелось встретить человека, который в 60-70-е годы работал в структуре ЦК. Он рассказывал, как там продумывали способы давить на Церковь: "закручивали гайки", а когда шло много жалоб – "приотпускали". Выходит инструкция Совета по делам религий: ослабить деятельность по закрытию храмов – они ослабляют. А потом закрадывается мысль: что-то верующие "жировать" стали, давайте-ка теперь опять "закрутим"...

Когда Леонид Брежнев пришел к власти, реакция на жизнь Церкви в стране была следующей: Михаил Суслов подготовил проект, продолжающий политику преследования Церкви. Брежнев с документом ознакомился, перечеркнул часть, касающуюся гонений на Православие и спросил: "Церковь у нас финансовой помощи не просит?". "Нет, Леонид Ильич", - отвечал Суслов. "Ну и пускай живут" - подытожил глава государства. Так начались послабления для Церкви.

Время правления Брежнева – период так называемого "застоя" – оказался периодом внутренней консолидации, накопления внутренних сил в Церкви. Тогда не ослабевал контроль со стороны госбезопасности, но сама эта инстанция сменила свой язык и была заинтересована в том, чтобы епископами становились умные люди, чтобы должности занимали адекватные личности. Если у человека обнаруживался порок, который бросал тень и на Церковь, и на общество, то его выводили из церковной структуры. Вместе с негативной деятельностью, которая, безусловно, проводилась на местах, был и положительный аспект: существовало, образно говоря, "сито", через которое отсеивались случайные люди, и сохранялась чистота кадров, так что люди приходили адекватные и думающие. Конечно, многие в "органах" были озабочены тем, чтобы никакие инакомыслящие не попадали в церковную административную структуру.

Упрекать Церковь за связи с КГБ я бы не стал. Мы не сотрудничали в том отношении, в котором нас упрекают – будто бы существовал круг действующих священников, осуществлявших план по уничтожению Церкви. Работая в Отделе внешних церковных сношений, я часто сталкивался с такой практикой: когда какого-нибудь периферийного архиерея направляли на встречу и просили сделать доклад на какую-то политическую тему, чаще всего – миротворческую. А миротворчество – дело святое, и человек терялся: в написанной им речи все было хорошо и правильно, но текст словно перепечатан из нескольких последних номеров газеты "Правда". Язык был совершенно не церковным. А архиерей или священник, движимый ложным страхом, боялся все тоже самое изложить церковным языком. Я, в свое время, возвращал такие доклады на доработку и ни разу в Совете по делам религии мне сказал, что я не прав. Я объяснял, что именно не так, и меня поддерживали, говорили: "Помогите человеку разобраться".

Во времена Хрущева будущий патриарх Алексий II, когда прибыл в Таллинн, спас от закрытия Пюхтицкий женский монастырь. Он пригласил туда лютеранскую делегацию из ФРГ, которая в то время находилась в Москве. Он добился в Совете по делам религий приглашения, чтобы делегация посетила Таллин и монастырь. В итоге, широкую огласку на Западе получил тот факт, что прекрасный женский монастырь в Эстонии действует и живет свободно. Разве можно было властям теперь закрыть монастырь, к жизни которого проявлено внимание мировой общественности?! И вопрос был снят.

Митрополит Никодим (Ротов) спас от закрытия Ленинградскую Духовную академию, пригласив туда руководство Всемирного Совета Церквей и устроив там пышный прием, что тоже получило широчайшую мировую огласку. Таким образом, наша работа во Всемирном Совете Церквей и в различных других христианских организациях часто давала возможность принять какие-либо шаги, чтобы сохранить в целости тот или иной храм, тот или иной монастырь, и мы, естественно, работали не за страх, а за совесть. В те времена церковное руководство считало своим долгом всячески поддержать миротворческую деятельность государства, и в Москве проходило очень много всесоюзных и международных конференций в защиту мира – последняя, например, состоялась в 1982 году.

Миссия Церкви по воспитанию людей в вере и Евангельской истине никогда не прекращалась. Вместе с тем мы всячески поддерживали государство, были одним из его столпов и не занимали диссидентские позиции, хотя встречались, конечно, и такие отдельные представители в нашей Церкви. Со многими из них я был лично знаком и могу сказать, что какого-то серьезного противодействия государству с их стороны не было. Время от времени они провозглашали себя диссидентами, уходили в оппозицию. Бывало, делали различные заявления, которые печатались на Западе, - чтобы их на весь мир было слышно и поднялась шумиха. Но "дома" они вели себя тихо. Например, Анатолий Левитин: писатель, который выпустил книгу по истории РПЦ. Жил он спокойно, даже небедно. Его книга в те времена, может быть, со стороны советской власти и могла иметь какие-то претензии. В ней рассказывалось, чем Церковь жила в 20-е годы, – тогда это было тайной за семью печатями. Но если мы прочтем ее сейчас, то не увидим ничего необычного. Есть куда более скандальные вещи. Также я хорошо был знаком с отцом Владимиром Русаком, который писал под псевдонимом Степанов. Мы с ним вместе учились. Он тоже написал трехтомник о жизни Церкви. Но в нем тоже не было ничего оскорбительного для государства.

КРИВОНОСОВ: В советский период Церковь была институтом, сохраняющим веру. Мне кажется, теперь она стала активнее в социальном плане. Церковь занимает не просто наблюдательную позицию, а все активнее вмешивается в социальные процессы. Когда мы говорим о появлении Социальной концепции РПЦ, о деятельности Церкви на уровне прихода, то становится очевидным - теперь Церковь значительно более активна, чем прежде. Она не только сохраняет веру, но и озабочена поддержанием духа, если хотите, оздоровлением нашего общества. На мой взгляд, идет достаточно очевидное снижение роли государства в социальной политике, и оно уходит в какую-то другую сферу.

"Под знаком равенства"

ХОЛОД: В конце 80-х - начале 90-х шел процесс изменения конституционного строя, что завершило или, возможно, наоборот, обострило ситуацию. Но речь о феномене Православия сегодня. Хочется обрисовать ситуацию так, как она видится со стороны: есть государство, есть общество, есть Православие. Православие – феномен, который имеет как минимум две стороны. Первая - идеологическая, этическая, духовная. Наша Церковь - некий духовный феномен, который исторически возник очень давно и сохраняется сейчас, в чем его ценность и суть, которая влияет на все стороны жизни, и на материальную в том числе. В том консерватизме, который сохранила РПЦ, есть масса замечательных вещей. Хотя бы то, что коммунистическая идеология и сопутствующие ей идеи и ценности ушли, и духовная жизнь после коммунизма оказалась опустошенной. При отсутствии Православия мы наблюдали бы духовный крах, но благодаря Церкви мы сохранили ядро человечности. Экономика при переходе от одного государства к другому сильно откатилась, при смене строя появилось даже рабовладение. В духовной сфере ничего такого не произошло – тоже, разумеется, был некий откат, но так сильно, так низко не пали. С точки зрения общества, наличие духовной православной деятельности - огромный положительный момент. С точки зрения государства, в 1990-е – 2000-е годы не было идеологии, и на нее существовал огромный запрос. Все кричали: "Давайте создадим идеологию". В 90-е годы такое казалось почти невозможным, в 2000-е - напротив, очень простым делом. Идеологии следовали одна за одной, их было много, но ни одна не приживалась. Духовность, которую сохранила РПЦ и которая переплавляется и в политическую жизнь, и в идеологию, оказалась чуть ли не единственной на площадке государства. Системообразующей для этнических общностей, фундаментом русскости. Между русскостью – не в плане национальности, а в плане нации – и Православием я поставил бы и знак плюс, и знак равенства одновременно.

Другой аспект – структура Церкви. С точки зрения социума, который такие структуры оформляет (есть же Православие и в Болгарии, и в Турции, и в Греции), мы видим, что и в постсоветском и вообще в глобальном пространстве идет достаточно жесткая и напряженная дискуссия, если не сказать – борьба, по поводу того, кто возглавит структуру и будет доминировать: не только в Православии, но и в других религиозных организациях. Православная Церковь в том виде, в котором она сохранилась и в котором мы все ее знаем, консервативна. Многие ее критикуют, но она такая, какова есть. Она является катализатором. В бурных структурных ветрах, когда одна за другой возникают партии и социальные общности, Православие необходимо, и без него государству было бы некомфортно. Если переходить на метафоры, Православие в современном мире я сравнил бы с ядерным реактором: есть идеологический стержень, вокруг которого есть стенки - может быть, они не материализованы (например, "железный занавес"), но есть в культурном плане – мы достаточно сильно отличаемся и от Европы, и от Азии; есть и тяжелая вода, которая замедляет, и сверхбыстрые нейтроны - короткоживущие организации, которые пытаются что-то доказать, выйти в иные сферы. Историки и социологи четко прослеживают, с одной стороны, динамику, а с другой, - стабильность Православия.

МИНАКОВ: Я очень внимательно выслушал вас, Владыка. Буду говорить как историк и давать оценки именно как историк. Вы, конечно же, говорили прежде всего об отношениях власти и Церкви. Все те важные и интересные примеры, которые вы приводили, иллюстрировали характер взаимоотношений Церкви и государства, как они должны строиться, и говорили преимущественно о советском периоде, то есть о примерах негативного опыта. Но сейчас, как мне представляется, такой опыт существенно изменился. Церковь - важнейший элемент нашего общества, но я не буду социологизировать, замечу только, что влияние Церкви сказывается хотя бы в том, что значительная часть моих коллег-ученых, принадлежащих к академической среде, все чаще используют аргументацию, по-христиански то или иное действие, либо нет. Они не говорят о каких-то христианских ценностях, но все чаще и чаще так мотивируют свои поступки. Иными словами, Церковь расширяет свое влияние на общество. И действительно, та колоссальная миссионерская деятельность, которая ведется сейчас, издательская деятельность с проникновением в средства массовой информации приносит свои плоды. Но одновременно вызывает обратную реакцию, поскольку Церковь с момента появления две тысячи лет назад вызывала не только притяжение, но и отталкивание, противоборство, даже войну. Мне кажется, что сегодня мы должны уяснить для себя не только позитивные аспекты влияния Церкви на общество, но и то, что происходит в нашей общественной среде, те негативные процессы, свидетелями которых мы являемся. В последние месяцы произошло некоторое обострение, произошел резкий конфликт, которого мы не наблюдали раньше. В 90-е годы действительно были конфликты, были развязаны информационные кампании против Церкви, и сейчас мы видим некую новую волну.

МИТРОПОЛИТ СЕРГИЙ: О сложившейся ситуации лучше всего можно было бы сказать цитатой из сатирической поэмы Алексея Толстого "История государства Российского", который в своем повествовании остановился на временах Екатерины и далее заметил:

"Ходить бывает склизко

По камешкам иным,

Итак, о том, что близко,

Мы лучше умолчим".

Но сейчас все же иное время, и я могу сказать о своих впечатлениях о современной ситуации. Хотелось бы рассказать, что такое социальная концепция РПЦ с точки зрения людей, которые живут внутри Церкви. Концепция не является ни программой, ни документом, - там просто констатируется "статус-кво": то, чем занимается и ранее занималась в общественной сфере Православная Церковь. В ее строках нет ничего нового. Но для внешнего мира, для людей, которые совсем немного знают или лишь кое-что слышали о Церкви, Концепция стала открытием. Некоторые вещи вызывают отрицание не только со стороны общества, но и государства - в частности, когда Церковь благословляет непослушание и призывает оставаться на Евангельских позициях в случаях, если государство призывает к действиям антихристианского характера. Да, со времени ее появления, некоторые статьи дают почву для трений между иными государственными деятелями и Церковью.

Мы не будем сейчас говорить о вероучительной или воспитательной сторонах - они остаются одни и те же и до принятия Крещения Русью, и в период князей, и в царской России, и в советский период, и в современности. Церковь отличает консерватизм, ее учение меняться не может не только у нас, но и во всем мире. Что же касается вопросов современности, то я бы предложил на время отойти от контекста российской жизни. Вдумаемся, что происходит в мире? В Православной Церкви, довольно многочисленной в странах мирового сообщества, практически все православные общины представлены в диаспорах, среди которых самая значительная община - греческая. Американские граждане, к примеру, весьма законопослушны, и все же, позиция греческой диаспоры в Америке во многом зависит от того, как Константинополь отреагирует на те или иные явления.

Во всем мире насаждается американский образ мысли и образ жизни. Западной Церкви с внешней стороны навязывается крен на американскую идеологию. Возьмем, к примеру, Сербскую Церковь или Болгарскую - они решают проблемы, не имеющие ничего общего с христианством. Их раздирают распри, ничем не связанные с православным контекстом. Им приходится ориентироваться на Константинополь, а он – проводник американской позиции.

В прошлом году я был в Греции и много общался с представителями епископата. Мы обменялись опытом современной жизни и выяснилось, что имеют место одни и те же проблемы взаимоотношения Церкви, государства и общества – что у греков, то и у россиян. Все идентично. Как это следует понимать – ведь не бывает же таких совпадений?! Выходит, что в связи с политическими переменами и прочей нестабильностью, Церковь испытывает значительное давление, направленные на уничтожение авторитета, который она всегда имела. Определенные силы стараются как-то размыть сознание народа: мол, религия - не та платформа, на которой можно строить свою жизнь, и рецепты воздействия на гражданское общество в разных странах абсолютно идентичны.

Следовательно, позиция осуждения Церкви обществу навязывается извне. Исходя из этого, ясен идеологический вес той критики, которая сейчас получила распространение. Я не стремлюсь оправдать ошибки официальных лиц, которые ответственны за освещение взаимоотношений Церкви и государства в прессе. Наверное, можно было как-то более умно выстроить тактику защиты. По многим вопросам, с моей точки зрения, лучше всего было бы просто отмолчаться. Молчание, возможно, обладало бы более позитивным и стабилизирующим действием. Но история не терпит сослагательного наклонения – мы имеем то, что имеем.

Во время недавней поездки в Турцию мне пришлось отвечать на вопросы Патриарха Варфоломея, который живо всем интересовался церковной жизнью в России. Мы с ним знакомы лет, наверное, тридцать, поэтому я почувствовал его искреннюю обеспокоенность. Он просто негодовал: что же у вас там происходит? И я дал ему ответ: "Ваше Святейшество, все в порядке: тот скандал, который имеет место, пошел на спад. Основные средства массовой информации, Предстоятель Церкви и президент его не поддержали". Но патриарх Варфоломей все равно переживал: "Ну как же, Церковь-то страдает!". Безусловно, страдает, но мы должны понимать, что для верующих людей Патриарх все равно остается Патриархом. Что бы про него не говорили, он стоит на высоте. Чтобы поколебать его авторитет, нужно еще очень много психологического "динамита". У всех нас в памяти живы методы гонений атеистических времен, и то, что сейчас происходит, ассоциируется в сознании верующего с продолжением тяжелых советских лет. Но наш народ разумный, рациональный, он сам все "по полочкам разложит". Поэтому негатив сознанием российского человека отметается: персона Патриарха свята, Церковь свята, а все нападки – не более чем наговоры.

Я помню, сколько было радости и ликования, когда митрополит Кирилл стал Патриархом. Ему рукоплескала вся Россия. Сейчас Церковь переживает некоторую болезнь перестройки, проводимую Патриархом, но идеи, которые он высказывает, не имеют намерения влиять ни на политику государства, ни на какие-то межгосударственные связи.

Если говорить о деятельности Церкви в социальном плане, то подчеркну: для этого должна быть выработана законодательная база - сейчас ее у нас нет. Все то, что удается сделать, происходит на уровне личных добрых взаимоотношений ответственных лиц. Мы говорим: хорошо бы сделать то и это – нам отвечают: хорошо, действуйте. А законодательно этот вид деятельности не регламентирован.

К тому же, Церковь не имеет материальной базы, чтобы заниматься социальной работой в полном объеме. Мы либо используем какой-то внутренний экономический резерв - а он небольшой - или привлекаем бизнесменов, которые видят в Церкви хороших союзников. У нас, в Воронежско-Борисоглебской епархии, немало таких людей. Но если вдруг государство вдруг решит направить их средства в какое-нибудь другое русло – легко это сделает, потому что, повторю, законодательной базы нет. При Ельцине была попытка сделать 2% отчислений от налога на доход – средства, которые пойдут на благотворительность (не обязательно церковную) – не облагаемыми налогом. Вот что было бы сейчас ценно.

Хочется сказать о введении Основ православной культуры в школах. Напрасно волнуются сторонники светскости государственного образования. Введением этого курса не преследуется цель заложить в разделы учебника какую-то миссионерскую программу. ОРКСЭ – светский предмет, и все согласились, что преподавать его будут светские педагоги. У нас проводятся специальные семинары по их подготовке в Воронежском институте повышения квалификации. Священник без педагогического образования вести этот предмет не может и не должен. Я, правда, не могу гарантировать, что где-то в отдельно взятом месте педагог не начнет учить с ребятами молитвы. Но контроль – дело завучей и директора. А бояться культурологического предмета, объясняющего многое в истории и традициях родного Отечества - глупо.

Такого рода протесты являются одним из инструментов настраивания людей против Церкви, дестабилизации отношений Церкви и общества. Я думаю, эти такие процессы навязываются нам извне. Владимир Путин, в связи со вступлением в России в ВТО, говорил, что мы должны, прежде всего, заботиться об интересах государства, чтобы оно было крепким и самостоятельным, и о своем народе. Хочется надеяться, что речь идет о крепости и самостоятельности во всех сферах, а не только в военном отношении. Надо и по другим параметрам жизнь улучшать.

До тех пор, пока не появится нормативная база, мы не можем говорить об усилении влияния Церкви на процессы, идущие в государстве. Поэтому представляются нелепыми обвинения в том, что Церковь способна поглотить государство, а патриарх тайно метит в президенты. Патриарх по определению не может хотеть стать президентом, и те, кто так говорит, не знают правды. Часто представителей Церкви даже обвиняют в том, что у них хорошие отношения с губернатором, президентом или вообще с начальством.

Да, отношения с губернатором могут быть хорошими. Например, с Алексеем Гордеевым мы часто встречаемся, и в каком-то вопросе светские власти могут попросить у нас понимания и поддержки. Но это вовсе не означает, что священство начнет вмешиваться в практическую область: закрывать или открывать какой-то завод, проводить сельскохозяйственные работы или не проводить. Не следует хорошие, добрые отношения церковных представителей с представителями светской власти понимать как попытку священства навязать губернатору свое видение жизни.

Также несостоятельны раздраженные реплики на тему: на какой машине подъехал епископ или священник, а какие часы у патриарха, дорогие или не очень? Я уже 12 лет езжу на одной и той же машине, которая для меня удобна – потому что, увы, только в юности мог без ущерба для здоровья колесить на "жигуленке" по нашим дорогам. А мне приходится много ездить и по области, и в Москву. Можно, конечно, из принципа пересадить меня на "Жигули", но тогда мне придется существенно сузить круг моих должностных обязанностей, что скажется на развитии церковной жизни региона.

Недавно в прессе муссировалась тема, как Патриарх сменил одного пресс-секретаря на другого. Например, отец Владимир Вигилянский, работавший при патриархе Алексии II, был заменен на посту диаконом Александром Волковым. Жизнь есть жизнь, человеческий элемент в Церкви всегда присутствует. Кто-то больше нравится, кто-то меньше. Пришло время - один человек сменил другого: Патриарх сам разберется, кто уместнее. Другой вопрос - лучше станет или хуже. Мне лично жаль Вигилянского, он хороший, нравственный человек. Но надо воспринимать его уход как должное, и не стоит нагнетать эмоции. Ведь очень живо все обсуждается, и - бедный отец Владимир! - припомнили ему и плохое, и хорошее. Мы никогда не знаем всех обстоятельств, которые заставили начальство принять то или иное решение. Я по себе знаю, как нелегко даются подобные действия. Я крайне редко людей перевожу, но бывает, что перемещенный начинает возмущать народ - ходит по инстанциям и говорит все, что считает нужным. Ему обидно, он изгнанник. Я же связан по рукам и ногам: доводы, что человек по состоянию здоровья не может занимать свою должность или будет полезнее на другом месте, никто слышать не желает. Так что на месте СМИ я не стал бы раздувать скандал.

Миссия выполнима

ЧАПЛИН: Большой друг нашей редакции, уроженец Воронежа поэт Александр Кувакин, теперь живущий в Москве, как-то сказал, что в церковь зайдешь - а за тысячу лет ничего не изменилось. Я с ним и с вами, Владыка, абсолютно согласен. Но все-таки, как уже говорили мои коллеги, Церковь заметно усилила свое влияние и продолжает некую экспансию. Усилена миссионерская деятельность, в частности, за счет расширения института викарных епископов. А касательно тех же основ социальной политики РПЦ приходится слышать, что, если раньше Церков,ь как социальный институт, всегда была нацелена на конкретного человека, то сейчас она каким-то образом пытается влиять на общество, его менять. Вы говорили, что на Церковь идут нападки извне и что мишенью является в первую очередь Патриарх, но, с другой стороны, мы все понимаем, что политическая обстановка в Москве достаточно непроста. Все помнят, как произошла рокировка в правящем тандеме, что были непростые выборы, что в обоих столицах прошли массовые митинги. И лично я воспринимаю действия Патриарха в тот период как оказание прямой поддержки Владимиру Путину, как прямое влияние на политику. Главная и наша общая задача - сохранить Россию, Православие. Если применить Уваровскую формулу к сегодняшнему времени, то она, наверное, будет выглядеть так: сильная централизованная власть - Православие – народность. Как вы такие мысли прокомментируете?

МИТРОПОЛИТ СЕРГИЙ: В отношении миссионерства я вам скажу, что назначение новых викарных епископов и образование новых епархий ничего, по большому счету, не значит. Церковь была лишена своей миссии только в годы советской власти. Тогда она осуществлялась даже не в рамках ограды Церкви, а лишь в стенах храма. Она была исключительно внутрицерковная. Ведь бывали такие тяжелые времена, когда крестный ход ходил внутри храма, а не вокруг его – нельзя было просто выйти за порог в буквальном смысле! Помню, когда я поступал в семинарию, мне давал характеристику священник отец Тихон Пелех. Будучи в очень преклонных летах, он, много повидавший, долго думал и сильно сомневался, подписывать ли мне характеристику. Там ничего характеризующего не требовалось - просто нужно было написать, что он видит во мне в будущем хорошего священника и рекомендует к поступлению в семинарию. Священники, служившие с ним, говорили: "Отец Тихон, вы столько гонений претерпели и ничего не боялись, что же вы боитесь просто бумагу подписать?". Но подписать в те годы характеристику означало навлечь на человека гонения: над каждым священником довлело общественное мнение, что он мракобес и смущает молодежь.

Сейчас ничего подобного нет, время иное, и проблемы совсем другие. Если Церковь не будет заниматься миссией на собственной территории, то придут новые миссионеры. Душа человеческая не бывает пуста, в ней не может быть вакуума, она обязательно заполнится - атеизмом, фашизмом, сатанизмом, чем угодно, но обязательно что-то в ней будет. И это "что-то" становится мировоззренческой позицией, которая руководит человеком в жизни. Православие в России - на своей территории, наша Церковь не насаждает чего-то нового, мы сохраняем нашу духовную традицию. И, замечу, не действуем в рамках государства или общественной организации. Если меня приглашают на какой-то светское мероприятие, скажем, в Кольцовский театр к детям, то даже недоброжелатели не смогут упрекнуть меня в том, что Владыка Сергий в своих речах при большом скоплении народа агитирует людей в Православие. Да, я скажу о Христе, о Церкви, иначе я просто не могу говорить, но я скажу на понятном и доступном языке, чтобы даже дети меня поняли: самое главное - добро. Пусть малыши запомнят, как вышел какой-то бородатый дедушка и сказал, что родителей нужно любить, что надо добро по жизни нести, что в сказке тоже побеждает добро. Можно ли такие мои слова назвать миссией? Да, пожалуй, можно. Но навязывает ли она человеку мое религиозное воззрение? Нет. Я просто занимаюсь укреплением нравственного стержня в душе человека. И я "за" такого рода миссию обеими руками, потому что она может стать началом осознания человеком смысла жизни. Когда ребенок станет сознательным, то, возможно, задумается о Боге, но то будет уже его личное дело, потому что вера человека – божественный дар свыше. Религиозность навязать невозможно. Если у человека в душе есть струны – они отзовутся, а если их нет, то ничего и не получится: сколько ни говори о Боге, человек останется неверующим, будет даже очевидные факты подвергать критике и сомнению. На всей территории России вы не сможете найти примеры, что кого-то насильно обратили в православную веру или крестили в православном храме. Наоборот, на всей нашей огромной территории есть масса людей, которые не слышали или забыли о Христе, - и, я думаю, долг священства напомнить им то понимание жизни, которым была крепка и славна страна наших отцов и дедов. Если из истории Отечества изъять контекст Православия, то Россия не будет Россией, многие вещи мы просто перестанем понимать. Россия - православное государство, и я не согласен с теми, кто говорит, что наша вера противоречит идее развития общества. Наша миссия внутренняя. Она востребована и действует, а если не будет востребована - поверьте, не подействует. Но, по словам апостола Павла, горе мне как священнику, если я не буду проповедовать (См.: 1 Кор., 9, 16). Каждому вопрошающему я должен дать ответ. Если говорить о традициях миссионерства Русской Православной Церкви среди инородцев, следует вспомнить архимандрита Макария (Глухарева), миссионера в Горном Алтае, равноапостольного святителя Николая (Касаткина), просветителя Японии и многих, многих других – слыша их слово и видя их жизнь, Православие принимали люди, весьма далекие по крови от русской нации.

КРИВОНОСОВ: Если можно воспринимать предыдущего патриарха Алексия II как восстановителя, строителя храмов, то Кирилл - миссионер в полном смысле слова.

ЧАПЛИН: Есть такое слово "пропагандист".

МИТРОПОЛИТ СЕРГИЙ: Светское слово.

КРИВОНОСОВ: Так вот, я заметил, что Патриарх Кирилл часто обращается к молодежи, поскольку молодежь - наше будущее. Но вот события вокруг храма Христа Спасителя - ведь идет борьба за души молодежи, хотя даже, может, борьба - не совсем то слово. То, что произошло, поставило Православную Церковь, на мой взгляд, в неудобную ситуацию - помиловать ли участников Pussi Riot, наказать ли? Где находится граница ответственности человека за свои поступки? Думаю, очень правильно, что Церковь, если судить по прессе, устранилась от всякого обсуждения инцидента, имеет место только светская дискуссия. Но где рамки приемлемого? Каким все-таки должен быть ответ Церкви на подобные хулиганские выходки? Вспомните примеры из жизни нашего родного города: в советское время на Митрофановском кладбище возвели цирк, на Чугуновском кладбище - Дворец спорта "Юбилейный". В Липецке театр драмы стоит на кладбищенском холме. По возрасту своему я не помню, были ли акции протеста, но думаю, что сначала повозмущались, а потом привыкли. Да, здесь раньше были кости предков, а теперь дикие звери и зрелища – ну и ладно, всех все устраивает. Не является ли акция Pussi Riot попыткой прощупать Церковь на рамки возможного? Или здесь стремление показать модель, пример неприемлемого поведения, который в случае отсутствия на него должного ответа может стать нормой? Ведь будет наказание со стороны государства – обвинят Церковь. Не будет наказания – все повторится, и крайней окажется РПЦ.

ХОЛОД: Здесь два контекста - глобальный и локальный. В глобальном мы увидели наличие определенных, достаточно могущественных сил – они есть, к примеру, и в Англии, и в США, которые хотят подорвать духовные основы российского общества в своих практических интересах. Но мы вернемся к контексту локальному. Возьмем хотя бы Борисоглебск, Москву в контексте последних митингов. Как действуют все протестующие? Их тактика проста. В работу уже существующих организаций – идет ли заседание совета, думы, конференции, - вмешиваются люди с мандатами или без, требуют от присутствующих реакции на собственные действия, и, в принципе, не важно, из-за чего сыр-бор - из-за никеля, религии, выборов. После того, как реакция следует либо не следует, люди с хохотом, с гневными воплями, зачастую при помощи полиции удаляются, а потом получают некие дивиденды. Причем все происходит быстро, поскольку мир наш вообще стал очень быстрым. Флешмобы и теракты построены по одному простому психологическому сценарию. Атака девочек из Pussi Riot точно такая же, и как только Церковь или светские силы вынуждены отвечать на их выходку, они оказываются в положении оправдывающихся.

МИНАКОВ: Когда в Госдуме обсуждалось законодательство против митингов, появилось новое слово "райтщики", то есть восстающие. Девочки из Pussi Riot ассоциируются с протестующими, и тем самым, выходит, мы принимаем их как должное.

ХОЛОД: Я выделил бы их в некий слой, существующий отдельно. Бжезинский называет его космополитической молодежью, кто-то - рассерженными горожанами, но, по сути, любой протест – всегда чистая деструкция. Ради удовлетворения каких-то собственных потребностей, достижения политических прав и политических целей.

ЧАПЛИН: Идет ли речь о попытке сформировать какой-то молодежной субкультуры?

ХОЛОД: Нет, на субкультуру они не претендуют. У них очень четкие тактические устремления. Они просто исполнители. У тех, кто стоит выше, совсем другие стратегические задачи. Сомневаюсь, что у них есть цель выстроить какие-то большие концепты. Задача простая: формирование групп протеста, которые в нужный момент направляются на конкретное действие - свержение государственного строя, попытки провести протестные действия в какой-то менее локальной плоскости.

ЧАПЛИН: То есть сейчас методы изменились? А ранее были точечные теракты.

ХОЛОД: Нет, я говорю о другой стороне того же самого процесса деструкции. Если использовать церковные термины, то идет борьба добра и зла, а если светские - прогосударственных, провластных и антигосударственных сил. Они могут быть мягкими, как протестуют против никеля, отстрела животных на улицах. А могут и жесткими, как протестует Фонд дикой природы, который взрывает шахты и корабли.

МИТРОПОЛИТ СЕРГИЙ: По Pussy Riot моя позиция такова: общество должно осудить подобные вещи, ибо, с точки зрения верующих, девушки совершили кощунство. У человека и у народа должно быть понятие о святыне и уважение к ней. Для православного человека храм и алтарь - святыня. И подобные выходки, размывающие границы дозволенного, недопустимы. Я не сторонник того, чтобы их посадили в тюрьму, но общество должно выразить свое возмущение.

Касательно народных протестов против возможной разработки месторождений никеля на территории нашей области, могу рассказать следующее. В мае месяце я был приглашен на празднование Дня города в Борисоглебск. Там сложилась нестабильная ситуация – власти даже хотели приглашать ОМОН из Воронежа и Белгорода. Активисты от лица жителей города вместе с казаками собирались на праздничном мероприятии зачитывать декларации и призывать народ к сопротивлению. И когда я после праздничного богослужения выходил из храма, подошла группа людей, человек 50. Они стали просить благословения на всенародный крестный ход и совершение молебствий по всей епархии. Я им ответил: "Дорогие мои, вспомните отца Георгия Гапона и 1905 год. С чего началась революция? Отец Георгий был популярным человеком, никто, кроме него, не мог повести за собой такую массу людей - ни одна политическая партия. Мы знаем, чем это закончилось: произошли провокация, столкновение и волнения Кровавого воскресенья, подлившие масла в огонь революции. Вы озабочены состоянием окружающей среды, - и в этом я вас полностью поддерживаю. Но вы докажите на деле, что чернозем ничуть не меньшая ценность, чем никель. Предложите властям отменить планы по разработке и пообещайте превратить наш край в процветающий сельскохозяйственный регион - выращивайте овощи, фрукты в огромных количествах, кормите себя и страну!". А мне отвечают: "Нет, Владыка, мы такого пообещать не можем. Теперь люди и на участках-то ничего не выращивают, какое там процветание". Вот и возникает вопрос - кормить нас нужно? Нужно. А чем? Если вы землей не пользуетесь, почему бы никелем не воспользоваться? А главное - сколько еще политических лозунгов выплывет с вашим крестным ходом? Посмотрите, что на ваших плакатах: жить невозможно, долой руководство, долой платное образование и медицину и так далее – это уже политика, а не защиты окружающей среды. Если я одобрю ваши действия, ваш крестный ход моментально превратится в политическую акцию на религиозной основе. Поэтому вашего крестного хода я не благословляю. Приходите в храм - он всегда открыт, молитесь. Нет, - отвечают, - нам нужно, чтобы молитва была показательной: мы не знаем, как зажечь народ. В данной ситуации я вижу стремление к дестабилизации – хотят, чтобы Россия встала на дыбы. Но кому от этого будет польза? Действительно нужна большая народная мудрость и воля – быть откровенными и честными перед самими собой.

Теперь к вопросу о поддержке Патриархом Владимира Путина или какого-либо другого правителя. Патриарх открытыми призывами или действиями никого и никогда не поддерживает. Поддержку можно видеть только косвенную. В свое время я, исполняя обязанности Управделами Московской Патриархии, был, по должности, близок к Патриарху Алексию II. Когда в 1996 году предстояли выборы Ельцина, ситуация, сами помните, была неоднозначная. К Патриарху от Бориса Николаевича обратились с просьбой о поддержке. Но непосредственное вмешательство Церкви в предвыборную агитацию невозможно. Тогда я подсказал простое решение: пусть Патриарх совершит богослужение в Кремле, а Ельцин придет на службу, а затем проводит Патриарха до той части патриаршего дворца, которая тогда была отдана Церкви; и момент, когда Борис Николаевич идет вместе с Патриархом, можно показать по ТВ.

А вот когда Михаил Горбачев баллотировался на пост президента России, я с ним беседовал и попробовал его отговорить от участия в выборах. Но он отвечал: "Владыка, я учел все свои ошибки и не повторю их". Я говорю: "Хорошо, что вы все ошибки свои осознали, но ведь народ-то не знает, что вы их учли. Вы просто себя скомпрометируете, и больше ничего у вас не выйдет, Михаил Сергеевич". Ему ничего удалось доказать. Каждый думает, как хочет, но история дважды не повторяется.

Церковь, надо сказать, часто помогает государству стабилизировать состояние общества в переломные моменты. Но я подчеркиваю, что при этом Церковь остается вне политики.

Отдельные перекосы

РАШЕВСКИЙ: Я руковожу правозащитной приемной, человек я практический, все время работаю непосредственно с людьми. И в какой-то степени занимаюсь миссионерской деятельностью. Потому что, когда встречаю людей, которые судятся со своими родственниками и очень жестко настроены против них, я говорю, что им, скорее всего, нужно сходить в церковь и разобраться в своей душе: такое ожесточение по отношению к родственникам совершенно ненормально. Пытаюсь объяснить, что у них не будет победы в судебных делах и все они будут проигравшими. И зачастую люди меня понимают, прислушиваются. Но бывает так, что человека в церкви не очень-то встречают. Мы знаем, что сейчас гражданский брак - достаточно распространенное явление, оно условно принято. И вот, человек приходит в храм и слышит, что он блудник, с ним никто разговаривать не будет, и вообще, ему не место в церкви. Люди пытались найти поддержку, но просто получили по носу, никто с ними даже разговаривать не стал, так они и ушли без ответа. Такие вещи напрягают. Или вот взять, к примеру, конкретный случай в Спасо- Боголюбском женском монастыре во Владимирской области. Мне тогда позвонили, была делегация из 50 человек из города Усмани, откуда у меня вся родня по материнской линии. Мне сказали, что девочку задержали в монастыре и не выпускают. Причем последний звонок был по сотовому телефону - девочка сообщала матери, что ее насильно оставили. Я направил два письма - Патриарху Кириллу и попечительскому совету Свято-Боголюбского монастыря с просьбой разобраться, на каком основании девочка задержана, а мать взяла машину и поехала туда сразу. Девочку отдали. Потом был большой шум по поводу насилия над детьми в том же монастыре. Но опять все как-то спустили на тормозах. Почему-то к отцу Петру, который творит подобные вещи, Церковь относится лояльно и его не осуждает. Эти действия не то что антихристианские - они антизаконные. Если девчонок держат за то, что они осквернили храм, то здесь уже чисто уголовный состав: насильно задержали человека. Но никаких мер почему-то не принимается. И мне приятно слышать, что вы против всякого насилия и против того, чтобы христианство внедрялось насильственным путем. Но все же, почему явно насильственные методы не получают осуждения в лоне самой Церкви?

МИТРОПОЛИТ СЕРГИЙ: В случае с венчанием мы вступаем в вопрос о практике церковной жизни в новых условиях. Для меня, человека, который значительную часть жизни прожил в советский период, такого вопроса, как жизнь в гражданском или законном браке, не существует. Мы и раньше говорили, что брак, заключенный в ЗАГСе без венчания - законный, но не имеет благословения Церкви. И преподаватели Духовной семинарии объясняют, что такая позиция единственно верная. Действительно: если один из супругов неверующий, разве можно навязать ему свою веру? Как можно его насильно обвенчать? Однако апостол Павел не рекомендовал расторгать такие браки. Для случаев, когда один из супругов верующий, а второй – язычник, есть его прямое указание: "неверующий муж освящается женою верующею, и жена неверующая освящается мужем верующим". (1 Кор. 7, 14) При таком понимании сохранение даже не венчанного брака - дело спасительное. Но бывает, что у священника своя логика (постарайтесь ее понять): если человек приходит в храм, причащается - значит, он верующий. И как-то нелогично, что верующий человек такого важного Таинства, которое дает благословение семейной жизни – Венчания брака – уклонился. Поэтому священник понуждает прихожанина задуматься всеми возможными методами, а самым эффективным ему кажется – не допустить такого человека до Причастия. Но беда в том, человек малоцерковный может вообще не понять, к чему его призывают. Зачем же его принуждать, "ломать через колено"? Он пришел в храм - его должны там поддержать и утешить. Приходят люди с разной степенью воцерковленности и нельзя применять ко всем одинаковые мерки.

Что касается отца Петра, то он первоначально получил скандальную известность известность у нас, на воронежской земле. Он был духовником женской обители в Липецкой области, вблизи Задонска. Мой предшественник митрополит Мефодий (Немцов), когда стали возникать недоразумения, поступил радикально: сестер - приверженцев отца Петра - вывез на вокзал, купил им всем билеты и отправил по домам. Я тот случай хорошо знаю, потому что в то время был Управляющим делами Московской Патриархии. Отец Петр перешел во Владимирскую епархию. Архиепископ Евлогий отправил его восстанавливать Боголюбский монастырь – тогда никто за его восстановление не брался, потому что он находился в плачевном состоянии. Отец Петр - человек заслуженный, ветеран Великой Отечественной войны, у него очень много духовных чад, и не только в монастыре, но и в правительстве, и среди тех, кто занимается бизнесом. Так что, сами понимаете, человек он непростой, и при различных недоразумениях его сразу начинают со всех сторон защищать. Каких-то канонических претензий к отцу Петру нет, на словах он говорит хорошие и добрые вещи. Но община, которая вокруг него собрана, имеет свои особенности.

Мне тоже приходилось разбирать случаи, когда ко мне приходили родители, которые говорили, что их дочь – они скрывали ее возраст - оказалась задержанной в таком-то монастыре. Я попросил Владыку Евлогия, чтобы он разобрался, и выяснилось, что дочка уже большая - лет под сорок, она сама избрала религиозный путь и не хочет возвращаться к родителям, поскольку нашла себя.

В знании - сила

МИНАКОВ: Мне представляется, что многие проблемы, которые возникают при попытках диалога и в печальных конфликтах между Церковью и представителями общества и власти, объясняются прежде всего незнанием и невежеством. Мы говорим, повторяя старую формулу Бэкона, что знание – сила. Но незнание - тоже сила, и сила страшная. И исключительно важно преодолевать незнание. Можно констатировать, что, к сожалению, и школьное образование, и значительная часть образования университетского не дает твердых, масштабных, детальных знаний о христианстве и Церкви. У нас существуют отдельные дисциплины типа религиоведения. Кое-где возникают даже теологические факультеты. Но в виде эпизодических попыток, не представляющих собой какой-либо системы. Думается, что фактором, который позволит гармонизировать отношения между Церковью, обществом и государством, сделает их более прозрачными, понятными, сознательными, свободными, может стать изучение колоссального наследия, связанного с христианством, с историей Православной церкви. И оно должно быть введено в практику университетов. Разумеется, история православия и история Церкви должны быть такими же нейтральными в научном плане предметами, как изучение экономики, дипломатии или военного дела. Но подобное объективное знание сняло бы многие проблемы. Я хотел бы подчеркнуть, что в ВГУ, в академической среде историков сейчас возникла инициатива создания магистерской программы "История Православной Церкви", которая позволила бы магистрантам в течение двух лет изучить историю всех этапов становления прежде всего Русской Православной Церкви и получить знания о вероучении, о русской религиозной философии, внутренней жизни Церкви – если хотите, о повседневности, о жизни поместных церквей. Такого рода практика, на мой взгляд, сняла бы очень многие конфликты и вопросы, ибо знание - сила.

МИТРОПОЛИТ СЕРГИЙ: Я вас полностью поддерживаю. Мы часто говорим о Западе в связи с чем-то негативным, но у них, безусловно, много положительного, потому что богословские и теологические факультеты, которые там есть, работают на очень высоком уровне. Константинопольский Патриархат до сих пор ими пользуется. Он посылает своих будущих епископов учиться в Европу и Америку, и оттуда выходят богословы, которые получают светский набор знаний - абсолютно не тот, что нам дает семинария или Духовная академия. Они прекрасно знают святых отцов, историю Церкви, становятся настоящими специалистами в очень широком спектре знаний. Я думаю, что одна из задач нашего общества - преодоление негатива, порожденного советской властью, будто богословие - псевдонаука. У нас в филиале гуманитарного университета есть факультет теологии, но он испытывает трудности, потому что мало кто желает на него поступить. Стремящийся к служению в Церкви идет поступать в семинарию, а человек, имеющий желание продолжать светскую жизнь, вероятно, не видят для себя будущего в профессии богослова. Оттого факультет мало востребован, - он не для повседневной практической жизни. Он нужен скорее для того, чтобы повысить свой уровень знаний. Это ошибочное мнение и формирует стереотип отношения к теологической науке.

МИНАКОВ: В русских дореволюционных университетах история Церкви была введена в качестве обязательной дисциплины на историко-филологических факультетах с 1869 года. Так что, в своем роде, мы возрождаем старую академическую традицию.

МИТРОПОЛИТ СЕРГИЙ: Чтобы возродить естественное, доброжелательное и понимающее отношение общества к Церкви, священнослужителям нужно чаще встречаться с людьми вне богослужений, в том числе и с молодежью. Очень позитивны встречи в научной среде – там лучше чувствуется пульс жизни. Наш воронежский край - особый. Люди, которые здесь живут, носят в себе огромный христианский и нравственный потенциал, который, естественно, передается по наследству. На этом прочном фундаменте жил и будет жить народ воронежской земли и вся Россия.

Записала Кристина ШАБУНИНА".