Из записок епископа Левкийского Парфения (Стаматова; † 1982)

(Православно слово. 2001. N 4. С. 7–9.)

Хорошо сохранилось в моей памяти следующее предсказание архиепископа Серафима, которое недавно уже исполнилось. За несколько лет до своей смерти (26.02.1950 г.), блаженнопочивший архиепископ Серафим предупредил меня, что восемьдесят шестой год жизни моей матери будет для нее роковым. Я принял предсказание с тревогой, в его самом тяжелом буквальном смысле, но мне хотелось верить, что, может быть, моя мать в этом возрасте только перенесет тяжелую болезнь. Но это исполнилось в самом скорбном смысле: 23 января 1959 г. моя мать, Стойка Стаматова, безболезненно почила в возрасте 86 с половиной лет (родилась в 1872 г.)

***

В 1946 году испортились мои карманные часы, которые нельзя было починить, так как для них не было нужных запасных частей. Моя близкая знакомая пожелала подарить мне дорогие золотые часы. Я решил предварительно спросить благословения архиепископа Серафима, поскольку меня смущала мысль, что монаху не следует иметь и привязываться к золотым предметам. И на первой же после этого события исповеди, я спросил его, даст ли он благословение на получение такого дорогого подарка. Владыка лежал в постели, так как был болен, посмотрел на меня, улыбнулся и ответил: "Возьми, моя радость! Она обидится, если не возьмешь. Но они (часы) очень маленькие" <…>. Я был поражен, ведь часы действительно были миниатюрным шедевром швейцарского часового мастерства, а покойный владыка их никогда до этого не видел, и в тот момент часов у меня с собой не было, так как я к тому времени, я еще не принял подарка. В первый момент меня охватил ужас, но потом я пришел в себя, и стал смеяться от радости, что у нас есть такой благодатный духовник <…>

***

Я был еще протосингелом Неврокопской митрополии (1936–1944). Однажды, я читал житие известного русского архимандрита Антония [Медведева], наместника Троице-Сергиевой лавры близ Москвы, в афонском издании "Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков" за май (Москва. 1908 , с. 48 -78). Архимандрит Антоний был наместником лавры в период, когда Московским митрополитом был знаменитый богослов и подвижник Филарет (Дроздов). Последний, как начальник архимандрита Антония, высоко его ценил и даже выбрал его своим личным духовником, у которого он исповедовался. В житии имелся один фрагмент, который меня смутил: "При всей своей дружбе, при всем своем доверии и почти сыновнем уважении к о. Антонию, митрополит Филарет, оставаясь неизменным в своих действиях как начальник, настойчиво требовал у о. Антония ничего не предпринимать без его ведома и предварительного разрешения и взыскательно рассматривал все его предложения, при этом в большинстве случаев противостоял каждому его проекту нововведений, требуя в делах соблюдения формальностей, с которыми о. Антоний был даже мало знаком. (Жизнеописания..., с. 66)

Когда я читал это место, у меня будто молния проскочила предосудительная мысль по отношению к митрополиту Филарету: "Считают его одним из редких подвижников благочестия, а вот каким он, оказывается, был честолюбивым начальником!". Но я хорошо помню, что эта молниеносная мысль только мелькнула в моем сознании, не задерживаясь в нем ни на секунду. И вот, уже в первом письме, которое я получил после этого случая от архиепископа Серафима (14.VI.1942 г., Хисара, дом доктора Малакова), я к моему великому недоумению, прочитал следующее: "Митрополита Филарета никогда не осуждай. За это Господь может сильно тебя наказать, ибо митрополит Филарет - великий угодник Божий и святой отец". Мое недоумение произошло от того, что я совершенно забыл мысленное осуждение в адрес митрополита Филарета, и не мог понять, о каком Филарете пишет владыка Серафим. Я открыл черновик своего последнего к нему письма, чтобы посмотреть, не писал ли я там о каком-нибудь Филарете, но ничего такого в черновике не было. Я целый день размышлял и только к вечеру меня осенило воспоминание о том, что я нехорошо подумал о митрополите Филарете Московском, когда читал житие архимандрита Антония. Как же я был поражен чудесной прозорливостью! Каждая человеческая душа закрыта и недоступна другим, даже когда они живут в одном доме, а здесь - удивительное дело! Неврокоп отстоит от Софии более чем на 200 км, а Пловдив и Хисара еще дальше, но все это не воспрепятствовало моему духовнику прочесть мой единый мимолетный греховный помысел, о котором я сам забыл! Я знал, что архиепископ Серафим почитает митрополита Филарета Московского наравне с древними Отцами Православной Церкви, но такая прозорливость меня поразила <…>

***

В другой раз, опять в Неврокопе, у меня по службе возникли некоторые недоумения, и я не знал, как поступить. Мне нужно было спросить владыку Серафима, но я только что отослал свое исповедальное письмо, а по его благословению, я мог писать ему не чаще одного раза в две недели, так как он получал много писем со всех концов Болгарии. Ночью я увидел сон. Нахожусь я в какой-то школе, на коленях перед владыкой Серафимом, а он положил свои руки на мою голову как на исповеди, отвечая на мои недоумения точно и ясно. На следующий день, я поступил по его мудрому совету, но подумал: "Сон как сон. Не нужно особо верить снам". После этого в следующем письме я задал свой вопрос владыке, хотя и с запозданием. А он мне написал: "Я тебе уже ответил!". Мне стало ясно, что мой сон был не просто отражением моих дневных тревог, потому что владыка Серафим знал о сне и о своем участии в нем, и был это, как говорят русские, "вещий сон".

***

У архиепископа Серафима был келейником Н.Ш., у которого открылся художественный талант и он стал писать хорошие иконы в старинном стиле. Я заказал икону Пресвятой Богородицы, за которую он попросил 20 000 левов. Я ему их дал, но потом мне показалось, что это очень дорого, и решил спросить у владыки Серафима об этом на исповеди. Я записал этот вопрос в исповедальной тетради и в назначенный день был у него. Во время исповеди я думал: если владыка Серафим сочтет, что это очень дорого, то, наверное, он вернет мне излишек, так как все в этом доме поступает к нему. А это было бы для меня очень неудобно. Поэтому дойдя до вопроса в тетради, я решил не задавать его, а перескочил и продолжил дальше. Тогда владыка Серафим меня перервал и сказал: "Икона стоит своих денег!" Я был поражен! Случай нельзя объяснить иначе, чем проявлением пророческой прозорливости, потому что владыка Серафим не мог прочитать символическую запись в моем исповедальном дневнике, не мог и слышать от кого-либо о моем недовольстве, так как я никому о нем не говорил, даже самому художнику.

***

Один студент-богослов привязался ко мне, и по рекомендации моего покойного старца, митрополита Неврокопского Бориса, я должен был заботиться о его духовном возрастании. Студент очень настаивал на своем скорейшем монашеском постриге, но я без благословения владыки Серафима ничего не мог предпринять. А владыка Серафим советовал подождать еще. И вот студент вдруг отошел в среду, совсем противоположную духовной атмосфере владыки Серафима, где и принял монашество. Дальнейшие сведения о его жизни свидетельствуют, что принятие им сана было совсем не к чести Церкви Христовой. А я вместе со студентом делал все возможное, чтобы приблизить его скорейшее пострижение, и вместе с ним в душе негодовал из-за умышленной задержки, при такой его безграничной ревности, но теперь вижу, насколько я не был прав, и как глубоко архиепископ Серафим видел души людей, их будущее своим прозорливым духовным взглядом.

Есть и другие случаи, но о них я умолчу из-за их незначительности и более интимного характера, чтобы стать публичным достоянием. Мы, его духовные чада, становились перед ним как перед духовным рентгеном, и не смели скрывать ничего из своей личной жизни. Поэтому, исповедь была настоящая, и мы выходили из его дома обновленными. У меня всегда было чувство, что у его святой десницы было свойство вытягивать из моей головы весь духовный мрак и уныние, когда его рука возлагалась на мою голову в таинстве исповеди.

***

Из воспоминаний архимандрита Александра

(Православно слово. 2001. N 4. С. 9–11.)

Для Болгарской Церкви было большим счастьем, что архиепископ Серафим жил и служил среди нас, ободрял своей верой и богословским умом, обогащал нас прекрасными качествами своей души.

Вся его жизнь состояла из чудес, а за его великое смирение, Бог дал ему еще и дар прозорливости. Ничего тайного для него не было...

Как лесная фиалка, которая цветет в укромном местечке леса, и сколько бы не скрывалась, все равно выдаст себя нежным благоуханием, так и владыка Серафим, сколько бы ни скрывал со смирением все свои добродетели, все равно являл тем, кто в той или иной степени соприкасался с ним, дивные проявления своей благодатной и прозорливой души.

Он имел столько любви, что мог согревать ею всех своих ближних.

Он имел благодатное святоотеческое познание истины, с помощью которого он наставлял своих духовных чад на путь спасительного Православия.

Его слова обладали огненную силу, они зажигали сердца людей и призывали их к высотам святой и добродетельной жизни.

Молитва его - теплая, простая и исходящая из самого сердца, нередко получала чудесный ответ с неба.

Я сам, его недостойный духовный сын и послушник, не один раз испытывал на себе силу его молитв и дивился его прозорливости. Я дважды обязан ему жизнью.

Как я познакомился с владыкой Серафимом? - Являясь жителем Софии, я неоднократно видел русского владыку, но лично не был с ним знаком. Однажды, после службы, когда я подошел поцеловать его десницу, он благословил меня и неожиданно спросил:

- А тебя как зовут? Костя?

- Да, Костя! - ответил я с удивлением, поражаясь, откуда он знает мое имя.

- Приходи послужить мне иподьяконом в нашей церкви!

На следующий день я пришел. Так началось мое знакомство с владыкой Серафимом.

***

Когда я заканчивал обучение, у нас был один профессор, деливший студентов на "своих" и "чужих". Я попал в число "чужих", и очень боялся экзамена у него. Перед экзаменом я рано пошел к владыке Серафиму и поделился своими опасениями. Он попросил конспект и красным карандашом отметил пять вопросов. Потом помолился и сказал, что попадется один из них и велел хорошо их выучить. На следующий день я пошел на экзамен. Когда я вытянул билет, то увидел, что в нем были те вопросы, которые мне благословил выучить владыка Серафим.

***

1 января 1943 г. на последнем семестре обучения, я заболел брюшным тифом. Болезнь моя быстро обострилась. Высокая температура меня сжигала. Без моего ведома, врачи уже предупредили моих родителей о неизбежном конце. В этот момент, ко мне на свидание пришла одна моя знакомая, госпожа Н.В., близкая к владыке Серафиму. Увидев мое тяжелое состояние, она сразу пошла к нему и рассказала обо мне. Он спросил, какая у меня температура, и узнав, что она дошла до 40°, помолился перед иконостасом, а потом заочно благословил меня, чтобы она спала до 37,2°. Я сразу почувствовал облегчение, а к вечеру температура спала и больше не поднималась.

Сразу после выздоровления, я опять разболелся. Врачи, которые меня лечили, считали, что брюшной тиф повторяется. Когда владыка Серафим узнал, что я болен, велел позвать специалиста по грудной болезни - пульмонолога. Но врачи упорно стояли на своем. Владыка настоял позвать от его имени доктора Богданова, и когда тот меня осмотрел, оказалось, что у меня экссудативный плеврит. По молитвам моего старца я быстро вылечился и от этой болезни.

***

Мне предстояло пострижение в монашество. Уже имелось решение Священного Синода. Моя мать была согласна, но отец все еще не соглашался. Он очень хотел женить меня и мечтал иметь внука, носящего его имя. Перед пострижением Его Высокопреосвященство митрополит Стефан спросил меня - какое имя в монашестве я бы хотел получить. Я пошел к владыке Серафиму и спросил его, какое имя мне просить. Помолившись, он велел просить имя Александр, в честь святого Александра Невского или Иоанн, в честь преподобного Иоанна Рыльского. Я передал это владыке Стефану, и он при пострижении выбрал мне имя Александр. Мой отец, который раньше был против моего пострижения, вдруг согласился и сказал: "Я услышал свое имя. Сейчас уже могу и умереть!" И действительно, через 25 дней он скончался. Смерть его была христианской - тихой и безболезненной. Он отошел умиротворенным, попросив прощения у всех и приняв Святое Причастие.

***

Незадолго до смерти моих родителей, владыка Серафим спросил меня:

- Саша, кого ты больше любишь, мать или отца?

Не зная, что ответить, я сказал:

- Одинаково!

Вопрос был задан очень трогательно, но у меня появилось плохое предчувствие. Старец обласкал меня и сказал:

- У всех родителей были свои родители, и их родители отошли к своим родителям. Что бы ни случилось, не унывай, а благодари Господа, что дал тебе духовного отца. Я вам и отец, и мать.

После этого разговора, родители неожиданно скончались.

Когда моя мать потеряла сознание, я послал записку владыке Серафиму с просьбой помолиться о ней. Он сразу же помолился, а вечером отслужил о ней молебен. После молебна обратился к присутствующим и сказал:

- Нет воли Божией Сашиной маме выздороветь.

Той же ночью моя мама скончалась.

***

В 1944 г., во время бомбардировок, по инициативе владыки Серафима, мы собирали помощь голодающим русским монахам на Святой Горе. В это время, отец Серафим (Алексиев), тогда еще иеромонах, и мое смирение (еще иеродиакон) находились в святой Рыльской обители. Там было много жителей Софии, которых бомбардировки вынудили искать прибежище в спасительном болгарском Сионе. С большинством из них мы были лично знакомы, и они щедро отозвались на наш призыв о помощи. Собрали около 14 000 левов. В одну из моих поездок в Софию, я посетил русский Кокалянский монастырь, где жил тогда владыка Серафим, чтобы передать ему деньги. Я нашел его пишущим на полянке около монастыря. Он ласково посмотрел на меня и сказал:

- А, ты принес деньги для Святой Горы? Сколько там в конверте?

И назвал точную сумму...

***

В марте того же года, у нас с о. Серафимом (Алексиевым) возникло желание поехать на несколько дней в Софию. Разумеется, мы сперва написали письмо нашему старцу, испрашивая благословения.

Он благословил нам ехать, но до 17 марта велел вернуться в Рыльский монастырь, потому что "говорят (этими словами он всегда прикрывал свою прозорливость), что тогда будет большая бомбардировка".

Так и получилось. Письмо было вручено отцу Серафиму, который поехал в Софию и 17-го марта вернулся, спасаясь от опасности.

***

За несколько месяцев до своей смерти, владыка Серафим говорил: "Мне уже 68 лет, а все самые значительные события в моей жизни происходили 14-го числа. И сейчас сумма чисел моего возраста 6+8 равна 14-ти. В этом году я умру. Грустно мне за вас, но вы неуклонно следуйте выбранному пути. Храните душевную чистоту. Храните себя от любого общения с экуменизмом. Твердо держитесь Православной веры и учения Господа нашего Иисуса Христа.

Когда наш старец скончался, я был сильно опечален. Глубоко сокрушенный, я долго молился у его гроба. Этой же ночью я прилег отдохнуть после тяжелого дня. Неожиданно, я увидел сон. Владыка, который лежал на смертном одре, встал, обнял меня и ласково сказал: "Хотя я умер, но для вас всегда жив буду"! Так он ответил на мою молитву и утешил меня в скорби.

Когда наш старец предупреждал нас, что скоро умрет, мы ласкались к нему как маленькие дети к своему отцу, и тревожно спрашивали его, что будем делать без него.

- Когда вам станет тяжело, вы напишите мне письмо, - ответил он.

- Но разве можно посылать письма на небо?

- Напишите мне письмо и оставьте его у моей могилы. Если я получу милость у Господа, утешу вас и помогу вам.

Так и получилось. И до сего дня могила нашего любимого владыки служит неиссякающим источником исцелений и утешений.

Публикация портала Православие.Ru